Фото: пресс-служба НОК РК, Сали Сабиров
Лучшая фигуристка Казахстана призналась, почему боится своего тренера
Фигуристка в интервью RT рассказала об особенностях работы с одним из лучших тренеров мира – Рафаэлем Арутюняном в США.
— Знаю, что на первых сборах в Калифорнии вы изо всех сил старались понравиться Арутюняну, заинтересовать его. Ощущение, что на каждой тренировке нужно прыгать выше головы, прошло или по-прежнему сидит в сознании?
— Оно никуда не делось и, думаю, не пройдёт ещё долго. Реально хочется на каждой тренировке быть лучше, лучше, лучше, лучше — и в прыжках, и в скольжении. Понятно, что не всё и не сразу получается, но я очень стараюсь.
— Знаю, что вы поменяли технику захода на прыжки. Как быстро удалось довести новые навыки до автоматизма и удалось ли вообще? Или каждый раз приходится тщательно контролировать все движения?
— Поначалу сложно было, правда. Мы начали эту работу ещё в прошлом году, но занимались техникой не слишком активно, поскольку в разгар сезона было бы неправильно менять сразу всё.
А вот в межсезонье уже целенаправленно сосредоточились на прыжках — первым делом приступили к лутцу. Сколько я слёз на нём пролила… Меня во все стороны шарашило: то вправо, то влево улетала. Но прыжок мы всё-таки переучили. Иногда какие-то прежние ошибки выскакивают, но это случается всё реже и реже.
— Бросается в глаза, что прыгать вы стали стабильнее.
— Не только. Появилось удивительное ощущение. Знаете, как бывает, когда ты долго бегал с отягощениями, а потом разом все их снял. Я, например, никогда раньше не думала, что прыгать можно всегда одинаково, с одинаковым ощущением выезда. Не знала, что так вообще можно. Более того, была уверена, что в нашем виде спорта нужно просто приспособиться к тому, что всякий раз прыжок получается по-разному. Дело не в том, что у меня была какая-то плохая техника, — скорее наоборот, для меня она была вполне хороша. Просто Рафаэль Владимирович выстраивает заход на прыжок не по принципу, как удобнее спортсмену, а предельно рационально в плане биомеханики.
Первое время это было нелегко и понять, и принять. Внутренне иногда отчаивалась: ну как может тело работать в одну сторону, а ноги в другую? А потом всё вдруг стало получаться. Не всегда идеально, но мы в процессе.
— Арутюнян достаточно прямой человек. Чем он чаще всего бывает недоволен в работе с вами?
— Он не раз говорил в интервью, что у него иногда возникают вопросы к моей жизни вне катка. Я примерно догадываюсь, что он имеет в виду, но, если честно, не всегда уверена, что понимаю это правильно.
— Что мешает подойти к тренеру и задать вопрос в лоб?
— Ну-у-у… Иногда бывает страшновато это сделать. На тренировках тоже бывает, что я могу с первого раза не понять, что тренер от меня хочет. Рафаэль Владимирович обычно сразу это подмечает, но, когда начинает повторять задание и я понимаю, что он делает это специально для меня, это тоже в некоторой степени стресс. Стою и думаю: так, Софа, спокойно, сейчас ты всё поймёшь и всё правильно сделаешь.
— В своё время много говорилось, что вам крайне непросто даются взросление и пубертат.
— На самом деле, я пока не считаю, что прошла этот период, скорее нахожусь в завершающей фазе. Это правда очень тяжело, в том числе психологически. Одно дело, когда твой тренер прямо говорит тебе о каких-то проблемах, не слишком заботясь, как прозвучат его слова. Это нормально и правильно: люди, которые делают одно дело, не должны друг другу врать. Но есть много тех, кто может запросто тебе сказать или написать в соцсетях: ты толстая на льду, ты очень большая.
Люди просто не могут понять, что иногда ты делаешь всё для того, чтобы удержать изменения того же тела, но далеко не всегда это получается. Все мы знаем поговорку Татьяны Тарасовой про "закрыть рот и не есть". В этом плане я перепробовала всё, что только было можно. Сейчас понимаю, что самое главное — наладить свой внутренний контроль, и над этим мы сейчас тоже постоянно работаем.
— Понимаю, что задаю совершенно неприличный по американским понятиям вопрос, но сейчас вы чувствуете, что собственный вес создаёт вам проблемы в освоении тройного акселя или четверного риттбергера?
— Я чувствую, что у меня достаточно сил, чтобы сделать оба прыжка. Если задамся целью прыгнуть их через неделю, точно это сделаю. Но физику никто не отменял. Как бы спортсмен ни был силён в мышечном плане, чем больше и тяжелее становится его тело, тем травмоопаснее сложные элементы. Да и нагрузка на суставы совсем иная. Есть разница — приземляться на лёд с весом 40 кг или 55?
— Многие тренеры, работающие с одиночниками, отмечают, что по мере роста у фигуриста падает скорость крутки. Поэтому наиболее сложные прыжки начинают уходить.
— Я в целом достаточно быстро кручусь, и мне кажется, что эту скорость не потеряла. Возможно, немножечко ушла резкость, но мы много работаем над этим в зале с Верой Анатольевной [Арутюнян]. Это ещё одна большая задача. Но вообще мне с детства говорили, что скорости и резкости у меня недостаточно. Соответственно, я привыкла делать довольно много базовых упражнений, которые сейчас включаю в тренировку просто автоматически. Это помогает. Ну и потом, техника прыжков у меня всегда была неплохой. Когда с детства правильно запрограммирован в этом отношении, мне кажется, никакое взросление не будет страшным.
— Как выглядел ваш постановочный процесс?
— Мы занимались по три-четыре часа в день, и всё это время я вообще не думала, вечер на улице или глубокая ночь, устала я или нет. Пробовали какое-то немыслимое количество разных шагов, движений. Понимали, что в программу в итоге войдёт лишь небольшая часть, что какие-то фишки банально не ложатся в музыку или идею программы, но всё это сохраняли на видео на случай следующих постановок.
